И.П. ИЗ «ПУТЕВЫХ ЗАМЕТОК О СЕВЕРНЫХ УЕЗДАХ ТАВРИЧЕСКОЙ ГУБЕРНИИ» 1855 год

Как красив и роскошен юг, так прост и обилен север Тавриды. Там, на узкой полосе, заключающейся между горами и морем, представляются великолепные виды, богатая растительность, удивительное искусство. 
С вершин гор, утопающих в розовом свете восходящего солнца, вы спускаетесь в мрачные столетние леса дуба, бука, клёна, во весь день сохраняющие на своих листьях бриллианты выпавшей за ночь росы. 
Ниже встречают вас искусственные парки, где горная вода падает с громом, обрывая и унося с собой зелень плюща, вьющегося по её закраинам. Ещё ниже, среди рощей кипариса, лавров и мимоз, возвышаются прекрасные здания, от которых видно синее море, то бурное и страшное, то тихое и великолепное.

Не таков север. Пространны, бесконечны здесь поля. И сколько на этих полях хлеба! Золотыми холмами сжатых колосьев покрыта степь, простирающаяся до самого неба. Там, вдали, торчат, словно исполинские птицы, колодцы, и нет прохода к ним за табунами лошадей и стадами рогатого скота. 

Вот показываются сады, которые зелёным венцом лежат на лучезарном горизонте. Из этой зелени выглядывает простой одноэтажный дом владельца, перед ним ветряные мельницы усердно машут своими крыльями, как бы призывая гостей под гостеприимный кров.

Ранним утром я подъезжал к Геническу. Заря занималась. Серповидная луна поднялась к зениту, оставив на пути своём постепенно меркнувшие звёзды. С приближением солнца к горизонту они все постепенно потухали, бледнела и луна.

Воздух, до сих пор покойный, заколебался и повеял прохладой. Между тем, лиловым оттенком окаймился побелевший золотистый край неба. Любопытно глядел я вперёд.

Там вырастали одно за другим строения, за которыми поднимался целый ряд корабельных мачт и блистал так ярко, как будто каждая была выкована из червонного  золота.А вот и море! Сине-голубым цветом обдало оно даль и слилось там с небом.

Местечко Геническ есть что-то среднее между деревней и городом. Тут увидишь и крестьянские избы государственных поселян, и опрятные домики чиновников соляного правления. Опрятные домики образуют площадь, спускающуюся к проливу, соединяющему Азовское море с Гнилым.

В окружности — два соляных озера, одно называется Геническим, другое — Валериановским. Часть соли, добываемой из них, отвозят на судах в Бердянск, платя за перевозку по 7 коп. с пуда. В Бердянске же соль продаётся по обыкновенной цене за чертой Крыма, то есть по 27 коп. за пуд. 

Такое снисхождение со стороны казны сделано с той целью, чтоб усилить торговлю нового города. Выволочка соли из озёр производится, как и в других местах, людьми, приходящими из России. Промысел трудный, но выгодный. За работу платят по количеству вынутой соли. Работают день и ночь. 

Ночью ломают соль, что делается непосредственно руками, а днём её свозят в тележках на место. Никакой работник не может долго вынести это занятие. Едкая грязь, в которой он стоит по колено, разъедает ему тело; и он должен на время прекращать работу, пока заживут раны. Начальство в этом случае делает всё, что может. Оно безденежно раздаёт мазь заболевающим, от которой язвы проходят скоро.

По приезде сюда я хотел выкупаться, но мой товарищ напугал меня страшной глубиной канала по сю сторону пролива. «Недавно, — говорил он, — здесь чуть не случилось несчастье. Поехал кучер купать лошадей, лошадь его свалила, он хотел поправиться, но не мог. С берега увидал мастеровой его беду и бросился его спасать.

Но от того ли, что сам мастеровой плохо плавал или кучер за него неловко ухватился, только оба стали тонуть. На помощь к ним подоспел третий и также бросился в море.

Утопающие схватили его, — и все трое готовы были погрузиться на дно. С берега в страхе смотрели на эту борьбу, но никто больше не решался вмешаться в неё. Один только парень выбрался подогадливей. Он сбегал за верёвкой и бросил конец её в море.

Стали тянуть и вытащили всех троих». После этого рассказа мы переехали на другую сторону. Тут весь берег устлан травой, которой, как я слышал, набивают мебель. В самом деле, эта трава так гладка и упруга, что может в нужде заменить конский волос, а уж, конечно, — лучше мочал. Никакое насекомое не может завестись в такой мебели, тогда как всё шерстяное уничтожается.

Мой товарищ, дорогой к дому, передал мне подробности о тифоне. Это было в конце июня 1853 года. День был ясный, и, казалось, ни почему нельзя было ждать какого-нибудь необыкновенного явления. 
В полдень со стороны Гнилого моря показалось на горизонте небольшое облачко, которое быстро приближалось, темнея и расширяясь. Ветер стал усиливаться и скоро подул вихрем и пронёс воронкообразную тучу, которая наделала страшную кутерьму: с парома, который ходит в проливе, снесла вола и закрутила его до смерти; на берегу подняла будку со сторожем на несколько сажен и разбила её в щепы; в самом канале воду высосало до того, что можно было ходить по его дну. Особенно пострадал беднейший класс обывателей, который живёт при спуске к проливу. Со всех почти домов здесь сорвало крыши и бедняки очутились под открытым небом.

Временная моя квартира была в частном доме. Хозяйка жаловалась на здешние неудобства. По её словам, особенно терпят вновь определяющиеся чиновники. Они не находят совершенно квартир, где бы поместиться. Необходимо нужно строиться.

Правда, что здесь постройки недороги благодаря солнышку, которое так хорошо сушит, что не надобно огня для приготовления кирпича из глинистой почвы, но всё же надобны деньги. Потом и в воде большой недостаток. За водой ездят за девять верст, v где есть колодец. Но в этом колодце воды так недостаточно, что кто опоздал с рассветом быть на месте, тот в бочку начерпает одной грязи, которую потом надо долго отстаивать, чтоб иметь воду. Что до продовольствия, то тоже нечем похвалиться. Часто не бывает в лавке ни говядины, ни баранины. Если в доме не отыщется курица, то насилишься голодом.

Однако, это не помешало нам весело пообедать. Хозяин мой оказался большим любителем картин. Небольшой его кабинет был весь увешан лубочными изделиями.

Картины эти, как всем известно, не отличаются исполнением, но часто нельзя не посмеяться русскому остроумию. Так, под одной картиной была такая надпись.

«Немец с русским вместе шли,
И по дороге они в кабак зашли.
Там русский — всех сильней,
Дал турке тумака,
А немец — всех умней -
Бежал из кабака».

Узкая полоса земли, разделяющая Азовское море от Гнилого, называется Арабатской стрелкой. Она начинается от Генического пролива и идёт до станции Арабата, на протяжении сто трёх с половиной вёрст. Левая сторона этого естественного шоссе почти ровно обрезана, тогда как с правой его стороны выдаётся в море неправильными клочками песчаная почва. На одном из таких полуостровов находится соляное озеро, которое имеет имя самого местечка. Здесь птицы кладут в таком множестве свои яйца, что ямщики со станций забирают их целыми возами. Едва ли где можно сыскать более гладкую дорогу, как по Арабатской стрелке. По 15 и 20 вёрст меня везли в час. Другое удобство этого пути то, что грязи на нём никогда не бывает.

Источник: И.П. Путевые заметки о северных уездах Таврической губернии.

Журнал «Современник». Т. 50. Отд. 5, No 4 — апрель 1855 г.